Говорящий от Имени Мертвых. Возвращение Эндера - Страница 2

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Тем временем Корнерой так откинулся назад, что стало ясно: сейчас он упадет. Свинкс оттолкнулся руками от ствола, скрутил в воздухе сальто и, несколько раз подпрыгнув, приземлился на ноги.

– Значит, ты еще и акробат, – сказал Пипо.

Гордый собой Корнерой подошел к нему. Он очень умело изображал человеческую походку. Слегка утрировал. Отменная пародия еще и потому, что плоский, вздернутый нос Корнероя как две капли воды походил на поросячий. Неудивительно, что еще первопоселенцы в восемьдесят шестом назвали их свинксами, а в тысяча девятьсот двадцать пятом, когда основали колонию на Лузитании, прозвище уже прилипло. Разбросанные по всем Ста Мирам ксенологи в своих трудах называли их исключительно аборигенами Лузитании, но кто-кто, а Пипо знал, что делается это, только чтобы не ронять престиж профессии. Между собой даже ксенологи пользовались словечком «свинкс». Сам Пипо больше любил португальское «пеквениньо», против которого свинксы не возражали, хотя сами называли себя «малышами». Но престиж престижем, а Корнерой все же выглядел точь-в-точь как кабан, зачем-то поднявшийся на задние ноги.

– Акробат, – повторил Корнерой, будто пробуя на вкус новое слово. – То, что я сделал? У вас есть особое слово для таких? Среди вас есть те, для кого это работа?

Пипо вздохнул и улыбнулся. Закон строго-настрого запрещал делиться со свинксами сведениями о человеческом обществе, чтобы не влиять на их культуру. А Корнерой, казалось, всеми правдами и неправдами пытался вытянуть максимум информации из любой оброненной фразы. В этот раз, конечно, Пипо мог винить только самого себя – оговорился и приоткрыл еще одно окошко в человеческую жизнь. Иногда он находил общество свинксов настолько приятным, что позволял себе расслабиться. И тут подстерегала опасность. «Я не гожусь для этой игры – выцарапывать знания, стараясь не дать ничего взамен. Либо, мой молчаливый сын, ты умеешь скрывать и скрываться куда лучше, чем я, а ведь ты стал моим стажером – когда тебе исполнилось тринадцать? – всего четыре месяца назад».

– Хорошо бы мне иметь такую шкуру, как у вас, – сказал Пипо. – Мою древесная кора сдерет сразу же.

– К величайшему стыду для всех нас.

Корнерой застыл в позе, обозначавшей, по мнению Пипо, легкое беспокойство или, возможно, предупреждение, сигнал «осторожно» для других свинксов. Впрочем, точно ничего не известно. Поза могла выражать любое чувство, включая предельный страх. Только Пипо никогда еще не доводилось видеть перепуганного свинкса. Ладно. Пипо быстро заговорил, чтобы успокоить собеседника:

– Не бойся. Я слишком стар и слаб, чтобы лазить по деревьям. Оставлю это занятие вашей молодежи.

Сработало. Корнерой расслабился, и его тело снова обрело подвижность.

– Мне нравится лазить по деревьям. С высоты все так хорошо видно. – Корнерой встал на четвереньки и приблизил морду к лицу Пипо. – Ты не принесешь того зверя, что бегает над травой и не касается земли? Остальные не верят, что я видел такую штуку.

«Еще одна ловушка. Ну что, Пипо-ксенолог, сможешь ты унизить члена сообщества, которое изучаешь? Будешь ты неуклонно соблюдать строгий закон, установленный Межзвездным Конгрессом как раз на этот случай? Был один прецедент. Человечество уже сталкивалось с расой разумных инопланетян – с жукерами, три тысячи лет назад. И в результате контакта жукеры погибли. Все до единого. Потому Конгресс и принял меры: если уж человечеству свойственно ошибаться, пусть совершает другие ошибки. Минимум информации. Минимум контакта».

Корнерой понял колебания Пипо, его осторожное молчание.

– Вы никогда ничего нам не говорите, – сказал он. – Вы наблюдаете за нами и изучаете нас, но не пускаете в вашу деревню, не даете нам изучать вас.

Пипо постарался ответить, но осторожность была важнее честности.

– Если мы узнали так много, а вы так мало, почему же вы говорите и на звездном, и на португальском, тогда как я еще не вполне понимаю ваш язык?

– Мы умнее. – Корнерой откинулся назад, сел и отвернулся, показав Пипо спину. – Иди назад за свою ограду.

Пипо сразу же встал. Неподалеку Либо наблюдал за троицей пеквениньос, которые плели крышу хижины из длинных плетей лианы мердоны, и, заметив, что его отец поднялся, быстро подошел к Пипо. Они ушли с поляны молча: пеквениньос слишком хорошо овладевали языками, а потому отец и сын никогда не обсуждали результаты своих наблюдений за пределами ограды.

Полчаса ушло на дорогу домой. Когда они прошли сквозь ворота и стали подниматься по склону холма к Станции Зенадорес, дождь уже лил вовсю. Зенадорес? Пипо думал об этом слове и смотрел на маленькую табличку на двери. Там было написано на звездном: «Ксенолог». «Наверное, так и положено меня называть. Чужаки и называют. Но португальское „зенадор“ настолько удобнее, что лузитанцы не употребляют слова „ксенолог“, даже когда говорят на звездном. Вот так изменяется язык, – думал Пипо. – Если бы не ансибль – сеть мгновенной связи, охватывающая Сто Миров, – мы не смогли бы сохранить единый язык. Межзвездных торговцев мало, их корабли передвигаются медленно. Да, звездный за столетие распался бы на десять тысяч диалектов. Любопытно было бы составить компьютерную проекцию лингвистических изменений, которые произойдут на Лузитании, если мы окажемся отрезанными от всей остальной Галактики и звездный сольется с португальским».

– Отец! – позвал Либо.

Только сейчас Пипо сообразил, что остановился метрах в десяти от здания Станции. «Отклонение. Уклон. Самое приятное в моей интеллектуальной жизни – это отклонения, выход за пределы компетенции. Наверное, это из-за того, что в ее пределах понаставлено столько барьеров, что я ни в чем не могу толком разобраться. В ксенологии больше необъяснимого, чем в учении Матери нашей Святой Церкви».